На этой странице приведены некоторые документальные свидетельства и отрывки из художественных произведений, рассказывающие о разных периодах истории феодосийской земли с начала XX века.
И. М. Муравьев-Апостол. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. СПб, 1823.
Из городов, доставшихся нам в Крыму после татар, всех более похожа на город Феодосия. За пятнадцать лет тому назад она могла представлять путешественнику печальный вид опустошения: я этого не нашел в ней. Напротив того, опрятные, прямые улицы; обширная, чистая площадь; набережная, устроенная для прогулки; все это похоже на город, и в нем недостает одного только: движения.
Это самое дает ей вид скучный; тем более, что природа не украсила ее местоположением. Феодосия лежит на низком морском берегу, окруженная голыми горами.
Прежде всего я хотел осмотреть окружность оставшихся генуэзских стен и открыть, если возможно, те места, на коих устроены были батареи Ахмет-паши; но покушения мои остались бесполезными; память о генуэзцах здесь совсем изгладилась и предание не сохранило ни одному урочищу названия итальянского.
Я видел остатки толстых четырехугольных башен, свидетельствующие о бывшей безопасности генуэзцев от татарских стрел, но не от Магометовых пушек...
Из оставшихся здесь зданий нет особливо примечательных, исключая двух турецких, одно подле другого состоящих: мечети и бани. Сии огромные груды с куполами вместо крышек, если не вкусом, то по крайней мере величавостью останавливают взоры. Мечеть теперь превратилась в храм для римско-католического богослужения, крест водрузился на минарете, а в отверстии, из которого кричал мулла, виден висящий колокол.
Если бы судьбам и угодно было сохранить Кафу от пленения турками, то я не думаю, чтобы и тогда она заключала в себе изящное в отношении к художеству. Генуя весьма мало содействовала к успехам искусств в Италии.
То ли бы дело, если бы Кафа была основана тосканцами! Мы бы и в прахе ее узнавали, что тут некогда жили выходцы из итальянских Афин, из отечества Буонаротти и Челлини!
* * *
Описание Черного моря и Татарии. Составил доминиканец Эмиддио Дортелли д'Асколи, префект Кафы, Татарии и проч. (1634). Записки Одесского общества истории и древностей, т. XXIV, 1902.
Кафа вместе с крупнейшим предместьем, называемым Топ-ракала, имеет пять миль в окружности. Здесь как бы один город внутри другого, потому что генуэзцы построили сначала один, имевший две мили в окружности, с хорошими стенами и бастионами, а затем, когда вокруг этого жилища население умножилось, они обвили город новыми стенами, как это видно теперь. Историки говорят, что Кафа прежде называлась Феодосией [...], но от нее не осталось и следа, ибо как в первом городе, так и во втором видны лишь генуэзские гербы и имена. Со стороны суши город окружен очень большими рвами, но без воды, так как здесь местность то подымается, то опускается. Стены, стоящие за рвами, двойные, засыпаны землей, с многочисленными куртинами и бастионами. Возвышающиеся близко над городом холмы, густо уставленные ветряными мельницами, не усиливают его [...]. Зато там есть два крепких замка, оба на одной и той же стороне города: один над воротами в Татарию, построенный генуэзцами, снабженный рвами и многими крупными орудиями; он защищает город с моря; другой, вне предместья, на небольшом холме, построен турками. Он не очень велик, круглого очертания, сложен из сырцовых кирпичей и одновременно обороняет город с суши и с моря. Город расположен полумесяцем; на левой оконечности его стоит замок, обращенный к порту [...]. Кафа изобилует мясом, винами, птицей, рыбой, молочными скопами и плодами, а зимой углем и дровами. В город через ворота Татарии ежедневно въезжают 500, 600, 900 и до тысячи телег, а под вечер ни на одной из них не остается ничего для продажи; таким образом, если Татария ад, то Кафа, несомненно, врата его. Но главный источник богатства Кафы — море, снабжающее ее всеми, какие можно пожелать, божьими щедротами, поэтому Кафа очень бойкий торговый город, куда съезжаются купцы из Константинополя, Азии и Персии.
* * *
Ревкомы Крыма. Сборник документов и материалов. Симферополь, «Крым», 1968.
Приказ № 6 Крымревкома об организации Феодосийского уездного ревкома
16 ноября 1920 г.
Ввиду освобождения Феодосийского уезда от белогвардейских банд, Крымревком назначает уездный ревком в следующем составе: Василий Шебакин, Умер Аблямитов и Степан Мавродиев.
Подлинный подписали: Предкрымревкома Бела Кун.
Управделами Яковлев.
* * *
Приказ № 6 Феодосийского ревкома о создании рабоче-крестьянской инспекции
6 декабря 1920 г.
Государственно-бюрократический строй нами уничтожен. Но бюрократизм и канцелярская волокита имеют место в советских учреждениях.
Феодосийский ревком заявляет, что он не потерпит проклятого наследия прошлого и с корнем вырвет этот яд, разъедающий наше строительство.
С целью искоренить зло бумажно-канцелярской волокиты и в силу декрета Совета Народных Комиссаров Феодосийский ревком учреждает рабоче-крестьянскую инспекцию, управляющим которой назначает тов. Коржнева.
Революционный комитет гор. Феодосии.
* * *
Из протокола заседания коллегии Феодосийского уездного совнархоза о национализации фабрик и мельниц
10 декабря 1920 г.
[...]Слушали: О национализации фабрик, согласно телеграмме Крымсовнархоза.
Постановили: Национализировать мельницы Ляцкого и Абельзона.
Национализировать фабрики: Стамболи, Стамбул, Майтоп, Крым и Самсон, причем все имущество фабрик и мельниц, где бы оно ни находилось и в чем бы ни состояло, объявляется собственностью Республики и переходит в ведение совнархоза [...]
* * *
Воззвание Феодосийской уездной продовольственной комиссии к крестьянам уезда о выполнении продразверстки
[Декабрь 1920 г.]
[...] Каждый крестьянин, кому дорога Советская власть, должен немедленно передать государству все излишки хлеба и мяса.
Выполняйте государственную продразверстку!
Каждый крестьянин, вывозящий свои продукты на базар, является этим самым смертельным врагом Советской власти и рабоче-крестьянского дела.
* * *
Свободная торговля — это путь к возрождению царского режима.
Вся ответственность за правильное и своевременное выполнение государственной продразверстки возлагается на деревенскую бедноту.
Деревенская беднота! Встряхнитесь, организуйте крепкие комбеды!
Не дайте деревенскому кулаку-мироеду опять опутать вас, как бывало при царе и Врангеле. Единственным хозяином в деревне должны быть вы — беднейшие селяне.
Вы обязаны следить, чтобы государственная разверстка выполнялась правильно, аккуратно и в назначенные сроки.
Вы обязаны следить, чтобы кулак не вывозил продуктов на базар.
Вы обязаны следить, чтобы кулак не прятал своего хлеба, а сдавал его по разверстке.
Вы обязаны следить, чтобы все товары, которые вам дадут из города, распределялись поровну между всеми.
Вы обязаны следить за всей жизнью вашей деревни. Помните, что в нужную минуту город пойдет вам навстречу всем, чем сумеет.
Через некоторое время будет объявлена государственная разверстка на все виды продуктов. [...]
Волостные и сельские ревкомы обязаны точно разъяснить всем крестьянам, что всякое уклонение от выполнения государственной разверстки будет рассматриваться как противодействие Рабоче-Крестьянской власти.
Итак, все на продовольственный фронт!
Сдавайте излишки хлеба государству, и оно вернет вам сторицей.
Выполняйте государственную разверстку!
* * *
П. Винник, Я. Рудь, В. Андрущенко. Главный причал Крыма. Очерк.
(История фабрик и заводов). Симферополь, «Таврия», 1975.
Из протокола заседания президиума Феодосийского окрисполкома
21 октября 1922 г.
Слушали: О грузчиках Феодосийского порта...
Постановили: Принимая во внимание добросовестную работу во время разгрузки американского хлеба для голодающих РСФСР, и в частности для Крыма, и считая целесообразным отметить это обстоятельство пролетарской солидарности, просить Совнарком Крыма о премировании и представлении «Трудового Знамени» от имени Совнаркома союзу грузчиков Феодосийского порта.
* * *
Максимилиан Волошин. Культура, искусство, памятники Крыма. В кн.: Крым, путеводитель. Под общей редакцией И. М. Саркизова-Серазини. М.-Л., «Земля и фабрика», 1925.
Пишущий эти строки унес из своего раннего детства Пиранезиевские видения деревьев, растущих из глубины севастопольских развалин, еще не восстановленных после осады, а в школьные свои годы застал Феодосию крошечным городком, приютившимся в тени огромных генуэзских башен, еще сохранивших собственные имена — Джулиана, Климентина... Констанца... на берегу великолепной дуги широкого залива, напоминавшего морские захолустья Апулии. Простонародье еще называло генуэзцев «женовесцами», сохраняя в своем говоре подлинное итальянское произношение (genovesi). В городе еще оставались генуэзские фамилии. Некоторые из школьных товарищей ехали кончать образование не в Одессу, не в Харьков, а в Геную. Были старики, которые помнили Гарибальди, плававшего здесь юнгой с Лигурийского побережья, а в дом приходила продавать колбасу его тетка, которую почему-то звали по-немецки «фрау Гарибальди». Еще тысячи незаметных нитей соединяли этот захолустный русский городок со старой метрополией. Тротуары Итальянской улицы шли аркадами, как в Падуе и в Пизе, в порту слышался итальянский говор и попадались итальянские вывески кабачков. За городом начинались холмы, размытые, облезлые, без признака развалин, но насыщенные какою-то большою исторической тоской. Вот эта опаленная и неуютная земля, разъеденная щелочью всех культур и рас, прошедших по ней, осеянная безымянными камнями засыпанных фундаментов, нашла в себе силы, чтобы процвести в русском искусстве самостоятельной — «Киммерийской» школой пейзажа. Эта школа определяется такими именами, как Айвазовский, Куинджи, Богаевский, и не столь яркими, как Фесслер, М. Петров, Лагорио, Шервашидзе, Латри... уроженцами Феодосии и ее окружности.
В этих мастерах не случайно отразился сплав рас, насытивших своими культурами землю Киммерии: Айвазовский — армянин, Куинджи — грек, Лагорио — итальянец, Фесслер — германец, Шервашидзе — абхазец, в Богаевском смесь польско-русская, а в Латри — армяно-английско-греческая.
Всех объединяет романтизм пейзажа.
* * *
Л. Ремпель, Г. Клещельский-Григорьев. Судороги врангелевщины в Феодосии. «Революция в Крыму», 1927, № 1.
Десятое число было решающим для белогвардейщины. Морские порты взбухали необыкновенно быстро. Особенно сильный поток спасавшихся штабов, обозов, войск обрушился на Севастополь и Феодосию. Отступавшие части с Арабата сливались с потоком, несшимся с Перекопа, и бурно вливались в Феодосийский порт. В Феодосийском порту эвакуация шла уже вовсю. В порту стояло несколько пароходов, среди них большой «Молчанов». Грузили, что могли.
Когда были заполнены большие пароходы, стали захватывать все мелкие суда, стоявшие в порту, вплоть до баркасов. Грузили больных, здоровых, вещи, награбленное добро. Затем явились на арену военные штабы, происходила отчаянная борьба за места, которых ни в коем случае для всех хватить не могло. Один штаб выкидывает другой, лазареты то погружают, то выгружают, с палубы на пристань летят подушки, корзины, кровати. В другом месте их подхватывают и грузят вторично. Опять мчится новый штаб, и история повторяется.
Грузились двое суток. 12-го утром появился откуда-то приказ: «Эвакуацию прекратить. На фронте все спокойно. Панику ликвидировать». Пароходы начинают разгружаться, наступает как бы временное затишье. Вдруг в 4 часа дня все вторично бросаются на пароходы. Вновь создавшаяся паника и сумятица превышала предыдущую. Лазаретов уже не грузили. Грузились штабы, офицеры и юнкера. Произвол в погрузке был полный. Один грузил, другой разгружал. Между тем бегущие войска продолжали прибывать непрерывным потоком. Походные кухни, обозы, автомобили, артиллерия — все это спеша мчалось в порт... Но вскоре в порту не осталось ни одного парохода. Нагрузившись, они снимались и выходили на рейд. Все было кончено. Армии Врангеля не существовало.
* * *
Русский начальник полиции господин Шапошников еще недавно в докладной записке немецкому командованию научно доказывал, что чем больше расстрелять крымчаков, тем спокойнее будет немцам. Теперь он услужливо трудился за столом над новой докладной запиской о караимах, доказывая, что и они заслуживают той же участи. Под окном у городского головы, между телеграфным столбом и деревом, болтались на перекладине трупы двух из последней партии повешенных.
Словом, в солнечном Крыму, в городе Феодосии, в эту ночь все было «в порядке».
* * *
Константин Симонов. Последняя ночь. В кн.: От Черного до Баренцева моря. Записки военного корреспондента. М., «Советский писатель», 1942.
Казалось, что и этой ночью в городе все было в порядке. Вышел очередной номер газеты «Последние новости», органа, издающегося при содействии германского командования. Там было напечатано очередное бодрое сообщение о том, что доблестные германские войска захватили семнадцать миллионов квадратных километров русской территории, то есть всю Европейскую Россию и даже треть Азиатской, примерно до Якутска. На четвертой странице акционерное общество «Механик» сообщало, что в его лоно принимаются новые господа пайщики. Господин городской голова Л. С. Грузинов, сдав вечерний отчет германскому коменданту, мирно спал в своей новой, хлопотами германцев меблированной квартире.
Доктор Рудель еще работал при свете зеленой лампы. Он систематизировал результаты медицинского осмотра пятидесяти феодосийских девушек, предназначенных работать в открывающемся завтра публичном доме. В предвкушении этого торжественного события господа германские офицеры, собравшись на нескольких частных квартирах и сидя под рождественскими елками, пили французский коньяк.
Холодный декабрьский ветер трепал на стенах домов и на заборах последнее объявление германского командования: «Германскому командованию известпо, что в Феодосии ряд домов минирован и подготовлен к взрыву. Сим население немедленно призывается указать феодосийской комендатуре все подготовленные к взрыву дома. Кто заблаговременным и точным указанием воспрепятствует подготовленному взрыву, получит соответствующее вознаграждение. Впредь за каждый взорванный дом, в зависимости от причиненного вреда, часть заложников, не менее тридцати человек, будет расстреляна. Германский комендант».
В противотанковом рву, за чугунолитейным заводом Бедризова, обдуваемые ветром и занесенные только что выпавшим снегом, лежали девятьсот семнадцать трупов русских, евреев, от двенадцати до восьмидесятилетнего возраста, расстрелянных здесь из пулеметов еще 8 декабря.
На другой окраине города, уже не во рву, а прямо на земле, неподалеку от кладбища, лежали двести тридцать трупов крымчаков. Их расстреляли отдельно на девять дней позже.
* * *
Контр-адмирал А. М. Гущин. Курс, проложенный огнем. Военные мемуары. М., Воениздат, 1964. (Отрывки из главы «Прорыв»).
Вместе с комиссаром крейсера нас срочно вызвал начальник штаба флота контр-адмирал И. Д. Елисеев. В штабе Новороссийской военно-морской базы к нашему приходу уже находились начальник штаба эскадры капитан 1 ранга В. Л. Андреев, военком эскадры бригадный комиссар В. И. Семин, заместитель командующего эскадры капитан 1 ранга Н. Е. Басистый, командиры и комиссары кораблей.
Обстановка, в которой открывалось совещание, подсказывала: вот оно и подоспело настоящее дело! Первые же слова И. Д. Елисеева подтвердили эти предположения.
— Согласно плану операции, — сказал начальник штаба флота, — в ночь на двадцать девятое декабря будем высаживать десант в Феодосии...
Командовать высадкой в целом поручалось Н. Е. Басистому.
Крейсера «Красный Кавказ», «Красный Крым», эскадренные миноносцы «Незаможник», «Железняков» и «Шаумян» вошли в отряд кораблей артиллерийской поддержки, во главе которого был поставлен капитан 1 ранга В. А. Андреев. Бригадный комиссар В. И. Семин назначался комиссаром этого отряда.
Одиннадцать малых катеров-охотников, два базовых тральщика и еще несколько кораблей сводились в отряд высадочных средств, командиром которого назначили капитан-лейтенанта А. П. Иванова.
Один отряд транспортов составили «Зырянин», «Ташкент», «Жан Жорес», «Красный Профинтерн», «Ногин», «Шахтер» и «Кубань».
Охрана его возлагалась на эскадренные миноносцы и базовые тральщики под командованием капитана 3 ранга Г. П. Негода.
Второй отряд транспортов в составе «Березины», «Калинина», «Курска», «Димитрова», «Красногвардейца», «Седого», «Азова» и «Фабрициуса» поручалось охранять лидеру, эскадренным миноносцам и тральщикам под командованием капитана 2 ранга М. Ф. Романова.
Затаив дыхание, слушали мы начальника штаба флота. План штурма Феодосии поражал нас своим размахом и смелостью...
В 18 часов 32 минуты 28 декабря 1941 года «Красный Кавказ» медленно отходит от стенки Новороссийского порта. Поплыли город и окрестные горы, словно это не мы разворачиваемся, а бухта кружится вокруг нас...
Держимся подальше от берегов, чтобы большую часть пути находиться вне зоны действия вражеской разведывательной авиации. А ветер крепчает, волна усиливается. Катера охотинки выгребают с трудом. Водяные валы накатываются на них, свободно разгуливают по палубам...
На ледяном ветру стынут сигнальщики и наблюдатели, бдительно всматриваясь в ночь. Луна, словно испугавшись событий, что вот-вот разыграются, быстро катится к горизонту, стремясь окунуться в море. Видимость, и без того плохая, ухудшается с каждой минутой...
Пора начинать артиллерийскую подготовку. Но нужна ли она? Берег темен, пустынен и молчалив. Все говорит о том, что мы подошли внезапно, противник нас не ожидает. Так зачем устраивать ему «побудку»?
Н. Е. Басистый и В. А. Андреев — рядом на мостике. Я делюсь с ними своими мыслями.
— Нельзя своевольничать, — сурово обрывает меня Андреев. — Артподготовка предусмотрена приказом. — и тут же подает команду на открытие огня по Феодосийскому порту.
Содрогнулся морозный воздух. Языки пламени вырвались из орудийных жерл. Могучая сила отдачи резко качнула корабль.
Вслед за нами ударил «Красный Крым». Эскадренные миноносцы «Железняков» и «Шаумян» стреляли по порту осветительными снарядами.
Со стороны картина выглядела, конечно, грозной. За четверть часа только «Красный Кавказ» выпустил свыше 150 снарядов. Но если честно сказать, польза от этой стрельбы была весьма сомнительна. Стреляли ведь не по заранее определенным целям, а вообще по порту. Расположение огневых точек противника не было разведано, и мы не знали в точности, где они находятся. Зато своей пальбой мы словно предупредили противника: готовься — идем!..
Первые волны десантников сломили организованное сопротивление врага непосредственно у причалов. Но в зданиях, находившихся восточнее и западнее порта, еще действовало много огневых точек. Они стреляли по штурмовым группам. А с мыса Ильи и с Лысой горы тяжелые артиллерийские батареи обрушивали снаряд за снарядом на большие корабли. Над портом и кораблями ярко вспыхивали и подолгу горели осветительные ракеты. Мы освещали берег, берег — нас...
Когда мы подходили к Феодосии, ветер переменил направление — задул с берега и к тому же усилился, достиг шести баллов. Стало ясно, что этот, как говорят моряки, отжимной ветер значительно затруднит швартовку, которая осложнялась еще и тем, что у основания мола, примыкавшего к берегу, под водой, на небольшой глубине находилась каменистая банка. С ней тоже шутить нельзя. Если не удастся заблаговременно погасить инерцию корабля при подходе к молу на большой скорости, он неминуемо выскочит на камни. А на малом ходу при таком ветре крейсер просто не слушался руля.
И случилось то, чего я больше всего опасался: корабль стал уваливаться в сторону минного поля, выставленного противником совсем близко от мола.
Веселая ситуация!
Времени на раздумье не оставалось. Швартоваться надо не левым, а правым бортом. Да еще, пользуясь задним ходом и удерживаясь на якоре, таким образом, чтобы ветер не смог отжимать нос корабля от мола...
Корабль прижимается почти вплотную к молу. С полубака на стенку удается завести носовой швартов. Теперь нужно подтянуть корму. Работая под пулями фашистских автоматчиков, швартовая команда закрепляет на молу стальной трос.
С оглушительным треском где-то совсем рядом разорвалась мина. Пахнуло жарким дыханием разрыва. Над головой пропели осколки. Куда же это ударило? Не по сигнальному ли?
Так и есть — старпом уже принимает доклад: мина попала в сигнальный мостик... Возник пожар.
...Вставали уцелевшие при разрыве мины моряки. Еще не придя в себя от удара взрывной волны, набрасывались на предательское пламя, заливали его водой, глушили огнетушителями. Наконец пламя сбито. Враг лишился ориентира...
А над крейсером по-прежнему бушевал смерч раскаленного металла. Но наперекор всему стучал точками и тире фонарь-ратьер. Сигнальщик Алексей Печенкин поддерживал устойчивую связь флагманского корабля со всем отрядом, передавал приказания флагмана десанту. Опаленный и окровавленный, сигнальный мостик — уши и глаза крейсера — жил и боролся!..
В бой вступило огромное количество огневых точек противника, и распределять цели одному человеку оказалось бы уже не под силу. Десятки и десятки амбразур и бойниц в дотах и дзотах дышали пламенем. Фашисты старались бить главным образом по носовой части корабля, чтобы вывести из строя командование, подавить зенитную артиллерию и пулеметы крейсера.
Зенитчики втянулись в дуэль. Как только в амбразуре или в оконном проеме какого-нибудь дома вспыхивал сине-багровый огонек вражеского пулемета, мгновенно раздавался залп спаренной 100-миллиметровой установки крейсера, и огневая точка фашистов умолкала...
В бинокль видно, как по улице, освещенной горящими зданиями, ползет танковая колонна. На ходу танки открывают огонь. Но едва успели они сделать по нескольку выстрелов, как их пакрыли снаряды нашего главного калибра. Стреляя с интервалом полминуты, вторая башня буквально разметала танки, оказавшиеся в ее секторе.
Несколько залпов дает и другая башня. На берегу встает стена огня — попадание в склад боеприпасов. Взрыв настолько силен, что люди на мостике крейсера едва удерживаются на ногах.
А спаренные 100-миллиметровые установки, которыми командует лейтенант П. И. Машенин, подожгли цистерны с бензином. Порт заливает чудовищно яркое зарево. Теперь уже не надо ни прожекторов и осветительных ракет. и без того видно, как спешат к причалам новые вражеские подразделения.
На крейсере запели счетверенные пулеметы группы глав-старшины Степана Буркина. Темп их стрельбы таков, что выстрелы сливаются в одно мощное, однотонно-протяжное звучание. Они, словно невидимой метлой, сметают с улицы фашистов...
Вот уже потери и на ходовом мостике. Унесли в лазарет моего боевого товарища Г. И. Щербака. Раненого военкома тотчас же заменил секретарь партийной организации крейсера С. В. Ефимов...
В семь часов с минутами раздался наконец телефонный звонок от Агаркова с юта.
— Корма подошла почти вплотную. Ставим сходню, — докладывал старпом...
Когда до мола оставалось всего несколько метров, краснофлотец Михаил Федоткин разбежался и перепрыгнул на заснеженный причал. С борта ему подавали дополнительный швартов, который тут же был заведен на пал. Но как только Федоткин принял сходню, гитлеровцы открыли ожесточенный огонь по корме крейсера. Однако десантники, скопившиеся уже в коридорах возле трапов, ведших на палубу, неудержимым потоком хлынули на берег.
А бой за Феодосию все усиливается. Вокруг крейсера встают высокие всплески от разрывов. К причалам порта прорывается еще один миноносец. Враг осыпает его снарядами и даже минами. Надо прикрыть эсминец и облегчить себе движение к широкому молу. Артиллерия крейсера снова открывает огонь. По вспышкам на берегу бьет не только наш главный калибр, но и зенитный дивизион. Отдельных выстрелов уже не различить. Стоит сплошной гул и рев...
Медленно, очень медленно мы швартуемся. Отжимной ветер относит крейсер. Надстройки, мачты, трубы весьма некстати выполняют роль парусов. Подрабатывать винтами рискованно — мелко, да и неизвестно к тому же, что там на дне лежит. Вряд ли фашисты подняли своих «утопленников» — крестников черноморской авиации. Крутанешь винтами — и срежешь лопасти о мачты или надстройки затонувшего судна.
Наступает критический момент. Инерция корабля вот-вот иссякнет полностью. Тут-то его и «привязывать». Но ветер, дующий с прежней силой, берет свое...
Даю задний ход, и корабль благополучно отдаляется от заграждения. Но главная задача не решена — швартовка левым бортом с ходу не удалась.
Очевидно, именно в этот момент противник при свете ракет разглядел, что перед ним крейсер и по характерной треногой мачте опознал «Красный Кавказ». Для гитлеровцев было ясно, что мы высадим десант больше, чем несколько эсминцев, да и наши пушки могут натворить дел. С этого момента все в Феодосии, что только могло стрелять, обрушило свой огонь на «Красный Кавказ».
Я по трансляции отдал приказ артиллеристам:
— Правым бортом не стрелять: на берегу наши войска!.. Совсем уже было светло, когда мы заканчивали высадку
десанта и выгрузку орудий, автомашин, боеприпасов. На молу не оставалось места для них. и хотя с крейсера не успели еще спустить несколько пушек, дальнейшее промедление с отходом становилось крайне рискованным. При дневном свете «Красный Кавказ» представлял великолепную неподвижную цель для вражеских артиллеристов. С минуты на минуту могла появиться и авиация противника. А маневрировать, стоя у стенки, как известно, нельзя.
— Отходите! — приказал мне Н. Е. Басистый.
Отданы швартовы, соединявшие корабль с молом. Остается еще якорь. Но выбирать его уже некогда. Расклепываем якорную цепь. Громыхая, она выползает из клюза и тяжело плюхается в воду. «Красный Кавказ» плавно удаляется от мола. Всего два часа простоял он здесь. Но какие это были часы!